По одёжке протянешь ножки

Курт: Ничего не в порядке, совсем ничего, я чувствую это. Дай мне брюки!
Моника: Хорошо, вот твои брюки, надевай и пойдем в полицию. Во всем признаемся.

Она бросает ему брюки, Курт влезает в них.

Курт: Во всем признаемся.
Моника: И сядем в тюрьму, а деньги мы должны будем выплатить.
Курт: Зато наступит конец всему этому.
Моника: Да, конец наступит. Вполне возможно, что на нас повесят еще и убийство.
Курт: Не запугивай меня! Они все поймут, когда выкопают труп.
Моника: Что поймут?
Курт: Что она умерла естественной смертью, это, наверняка, можно будет установить.
Моника: Если кому-нибудь не придет идея, что мы задушили ее подушкой. Это нельзя установить, но скажут: «С них такое станется». Судейские такого понавыдумывают, до чего нам с тобой вовек не додуматься.

Курт снимает брюки, бросает их на пол.

Курт: Черт побери, ах, черт все побери, чтоб я сдох, ей Богу… Слушай… ты задушила ее подушкой?
Моника: Совсем спятил?! И так ведь ясно было, что долго она не протянет.
Курт: Хорошо ты меня науськала, впутала в историю…
Моника: А деньги тратить – тут, небось, тебя не нужно науськивать, разве нет!? Слушай, Куртик, не дури, чего там, какой-то один час в неделю…
Курт: Знаешь ли ты, что я испытываю за этот час? Стою у окна и чувствую, что она лежит сзади на кушетке, и боюсь оглянуться. А потом все-таки приходится обернуться, хоть и страшно, да еще идти и ложиться туда, где она лежала. И я боюсь, Моника, боюсь!
Моника (Гладит его.): Куртик, ну миленький!
Курт: И ты же надо мной теперь потешаешься. Скажешь, нет?
Моника: Что ты, Куртик, что ты. Когда ты стоишь там, как старуха Вирц, тогда мне тоже кажется: «Господи, она воскресла!», и мурашки пробегают по спине. Я понимаю тебя, Куртик, ты так вжился в роль, что тебе самому становится жутко. Нет, я не смеюсь над тобой, Куртик, нет, потому что так перевоплотиться может только гений. Я в восхищении, Куртик, ты гений. Но тебя пугает твоя гениальность. Да-да, она-то тебя и пугает.
Курт: Ты так думаешь?
Моника: Ты гений, Куртик!
Курт: Дай сюда!

Моника дает ему платье, он надевает его.

Курт: Грим, парик, туфли, чулки.
Моника: Зачем тебе туфли и чулки, ты ведь только выглянешь из окна?
Курт: Для полноты ощущения. Знаешь, мне это нужно, потому что иначе я не смогу заговорить ее голосом. И затем, для следующего раза, принеси мне настоящее белье, бюстгальтер и все прочее. Я думаю, тогда получится еще лучше. Понимаешь, по-настоящему!

Занавес.

Сцена четвертая

Курт в платье фрау Вирц. Он прислонился к открытому окну, с кем-то разговаривает.

Курт: Спасибо большое. Мне будет 87. Ужасно, да, но от холода я страдаю еще больше. Нет, до политики мне нет дела, потому что таких, как Франц-Иосиф, больше нет. Нет, я не стала слышать лучше, хотя нет, я приобрела слуховой аппарат.

Курт поднимает вверх слуховой аппарат.
Входит Моника.

Моника: Иисусе! Снова высунулся из окна!
Курт: До свидания!

Моника оттаскивает его от окна.
Курт шатается. Моника закрывает окно.